Российский художник Олег Кулик рассказал Bird in Flight, боится ли он Путина, что продавать коллекционерам, когда ты сам - предмет искусства, и почему Петр Павленский - это Христос современного акционизма.

Художник-акционист Олег Кулик в свое время прославился как человек-собака настолько, что спустя двадцать с лишним лет при встрече с ним люди лают.

Кулик стал прототипом героя фильма «Квадрат» - лауреата премии «Оскар». Когда-то он бежал в никуда из родительского дома в Киеве, затем стал частью московского художественного андеграунда вместе с Ильей Кабаковым и Борисом Орловым, а потом, почти от безысходности, вышел на улицу, чтобы заявить о себе, - идти больше было некуда.

Даже люди, далекие от искусства акционизма, знают мужчину, набрасывающегося на прохожих и кусающего их в рамках своего перформанса. Стычки с полицией, штрафы, аресты - Кулик провез своего «Цепного пса» по крупнейшим городам мира и везде создавал скандал.

Кулик провоцировал самую разнородную публику: то резал живую свинью в галерее, то изображал Христа-мутанта с копытами вместо рук на Даниловском рынке в Москве, то часами вращался в застывшей позе в залах Тейт Модерн в Лондоне. Больше двадцати лет назад художник предрек образ современной путинской России, хотя тогда ему никто не верил. В 90-е мир смотрел на страну сквозь пальцы, думая, что военщина и агрессия остались в прошлом. А художник в это же время в своих перформансах давал публике понять: то ли еще будет. Почти все сбылось - по крайней мере, ролевая модель государства.

Акция «Новая проповедь», Даниловский рынок, Москва, 15 сентября 1994 года. Фото предоставлены художником

Вы хотя бы один день думали о деньгах, когда начали заниматься художественной практикой, или для вас как для художника это никогда не было важным?

Знаете, я никогда не думал и не думаю о себе как о профессиональном художнике. Я вынужден был заниматься профессиональными аспектами того, чем занимаюсь по жизни, и художником я стал задолго до того, как задумался о деньгах.

То есть вы не думали, что это должно или не должно приносить деньги?

Нет, вопрос так не стоял.

А в итоге стал?

Волей-неволей ты сталкиваешься с вопросом продажи, но это скорее как побочный продукт. К примеру, искусство и семья - это куда более важный вопрос, чем искусство и деньги, для меня по крайней мере. Есть тема рынка, есть такие откровенно рыночные художники - не в плохом смысле, - очень талантливые, чьи работы имеют не только художественную, но и материальную ценность. Мои работы, из-за которых я стал известен или востребован, - это в основном акции и перформансы, в принципе, вещи совсем нематериальные. Раньше мне часто задавали вопрос: «А где предмет продажи? На что ты живешь?»

Надо было всем объяснять, что, во-первых, живешь ты скромно, а во-вторых, есть гранты, есть фонды. А потом появилась продажа документации на перформансы и акции, которые я проводил: какие-то фотографии, хроники. Нельзя сказать, что это искусство в прямом смысле, но в рынке ты участвуешь. Так получилось, что у меня появилось большое количество негативов, фотографий, которые покупали институции, какие-то частные известные коллекционеры. Деньги, может, и небольшие, но они позволяли мне неплохо жить.

Насколько важно для вас было находиться в тусовке?

Это было предельно важно, но опять-таки не сразу.

Как вы туда пришли?

Я сбежал из родительского дома, сбежал из Киева, но не от Киева, а от такой семейной потной опеки, как я ее тогда ощущал, контроля, желания управлять моей жизнью, направлять ее в нужное им русло.

То есть в Киеве у вас не получилось бы заниматься тем, чем вы занялись в Москве? Только из-за родителей?

Наверное, да. Я вообще долго на них обижался за то, что были вот такие жесткие условия.

Насколько?

Контроль, дисциплина, постоянно хотели из меня сделать что-то свое.

А кем они хотели вас видеть?

Директором завода углекислоты, например. Я работал там чуть ли не замом главного инженера - и это в 19-то лет. Меня устроили туда по блату. Сейчас это называется «коррупция», а тогда называлось блатом. Этим блатом было пронизано вообще все, и меня это очень душило; мне казалось, что в Киеве очень бездуховная атмосфера.

Я работал там чуть ли не замом главного инженера - и это в 19-то лет.

А переубедить их не получилось бы? Или здесь просто не было нужной почвы, арт-деятелей?

Я никого не знал, и мне казалось, что тут все такие. Я в тусовку не входил, да и тусовка была маленькая. Уже потом я узнал, что она здесь была, но куда более снобистская, чем в Москве. Не открытая по отношению к новым, все свои, все местечковое, и я был бы воспринят слегка инородно. Хотя, может, все могло бы быть по-другому; я просто не знал тогда никого из тусовки, и это повлияло на мое решение: в 19 лет я просто бежал навсегда и никогда больше не возвращался.

Это было воспринято родителями как предательство?

Скорее как идиотизм. Ведь я потерял прописку, я выписался. Сейчас это не так актуально, но тогда было очень важно. За киевскую, за московскую прописку люди все отдавали, а ты это бросил и уехал в деревню. Все мои родные бежали из деревни, все уезжали, а я пошел от обратного.

А как вы из деревни все же в Москве оказались?

Я поселился там рядом с Москвой, ездил туда время от времени, познакомился с людьми, они ввели меня в тусовку, в андеграунд: Борис Орлов, Дмитрий Пригов, Ростислав Лебедев, Илья Кабаков - словом, все старшее поколение. Привели меня в мастерскую, подружились, стали общаться. Могу сказать, что советский андеграунд - это действительно очень благородные люди.

За плечами у меня была киевская художественная школа, а потом я стал уже на практике учиться этому у Бори Орлова, я ходил к нему в мастерскую чуть ли не каждый день. Мне 20, ему 40 - он настоящим мастером был к тому времени. Еще в то время его выгнали из Строгановского университета, где он преподавал. За публикации на Западе, естественно. Я хотел поступать к нему тогда в Строгановский, но мы - я и еще несколько учеников - в знак протеста не пошли туда, а стали учиться у него в мастерской.

Мы тайком получали западные журнальчики, перепечатки. Собирались у кого-то, кто знал английский, он нам переводил, все слушали и обсуждали.

Какой это год был?

1981-1982-й, Брежнев еще жив был. Я познакомился с этими ребятами - и понеслось. Все вожди как раз летели кувырком в гроб: Брежнев, Андропов, Черненко один за другим. Это было время самого честного общения и моих настоящих университетов.

Все андеграундные художники через все прошли сами, и они не занимались каким-то конъюнктурным искусством. Они сами интерпретировали западные явления, поп-арт, соц-арт, сами разрабатывали и вводили в обиход термины.

И как из всего этого возникло течение московского акционизма?

К 30 годам у меня случился серьезный кризис. Подумайте только: меня все знают, со всеми я дружу, но я все время существую отдельно. Не попадаю в маленькие группы художников, которые уже были, - «шутники», или «чистые концептуалисты», или соц-арт, или кинетическое искусство. У меня была такая не то что уникальная, но маргинальная позиция.

Рухнул Советский Союз, и в 1990 году почти все уехали, весь андеграунд, даже молодые художники. На всесоюзном уровне все развалилось, официальная система искусства исчезла. А за границей искусство стало модным, именно наше современное искусство, а не советское.

Но это же еще с конца 80-х было, когда в Москве был Sotheby’s, торги и картину Брускина очень дорого продали.

Да, все уехали, и осталось буквально несколько художников моего поколения, которые еще ничего не успели о себе заявить, - то есть мы остались одни в пустыне, в которой начались эти самые лихие 90-е, как сейчас говорят. Среди этих оставшихся придурков был и я. Мы сидели вместе на кухне и обсуждали, где можно выставиться, что показать, о чем можно говорить. И ни на один вопрос не было ответа.

Почему тоже не уехали?

Не было куда, нас никто не звал, а тех звали.

А почему так, если вы все в одном котле варились?

Потому что мы были бездарные, еще мало что сделавшие. Бывают же такие, отбросы, неудачники, которых оставляют, так сказать, на второй год. Вот мы сидели, и кто-то из компании сказал: «Ничего не остается, кроме улицы». Единственное, где не было искусства в советское время, - это улица.

Публичное пространство для искусства было табуированным. Все должно быть под контролем, тихо, предсказуемо, знакомо, консервативно. А что такое выставиться на улице? Надо что-то сделать, привлечь внимание, остановить движение.

С кого все началось?

Саша Бренер стал проводить первые акции возле «Макдональдса» на Пушкинской площади, обличающие абсурд капитализма. Толя Осмоловский революционные какие-то акции проводил: залезал на памятник Маяковскому и курил на нем сигары. Здесь было много метафор: большой революционер и маленькие современные революционеры, которые сидят на плечах великих отцов.

Начались задержания, скандалы, когда где-то и в чем-то мы переходили границы.

Акционизм ведь не мы придумали, мы его ввели в Россию, но мы же понимали, что мы работаем с уже существующей традицией и формой. Однако мы смогли ее по-новому интерпретировать. Начались задержания, скандалы, когда где-то и в чем-то мы переходили границы.

Олег Кулик в Киеве. Фото: Мишка Бочкарев специально для Bird in Flight

А как вы вскочили в акционизм?

Мой вход в большой акционизм был связан с желанием уйти из искусства. Я провел пару акций, сделал несколько выставок, но если в 80-е это было неактуально, то в 90-е так вообще «вы как будто не с этой планеты, товарищ». И я решил завязать с искусством, уехать в Киев, на родину. Но уйти хотел как художник.

Мне показался удачным образ животного, которое руководствуется только своими физиологическими данными - руки, ноги, зубы, - а как человек, вертикальное создание ты не состоялся, ты не можешь адекватно понимать, вписываться в этот мир. И плюс для меня искусство не умирало - я уходил из искусства, но искусство-то оставалось.

Речь об акции «Бешеный пес, или Последнее табу, охраняемое одиноким Цербером»?

Да, я решил, что неважно, какое искусство, - важно твое отношение, что ты привносишь. Поэтому я решил закрыть двери в галерее собой и не пускать никого внутрь, как цепной пес. Мы дали информацию, что будет выставка. Люди пришли, захотели посмотреть, а войти невозможно, кто-то даже пострадал. Но динамика получилась значительная.

Люди пришли, захотели посмотреть, а войти невозможно, кто-то даже пострадал.

Я пригласил художника Александра Бренера, он был в образе поэта, который в одном пальтишке пришел. И мы с ним бегали за людьми, прыгали на машины, останавливали движение - и публика хохотала, визжала. Ощущения были очень странными.

Но это была запланированная акция - вы кого-то позвали, пригласили?

Да, был анонс. «„Последнее табу, охраняемое одиноким Цербером“ - выставка Олега Кулика и Александра Бренера». Самой выставки не было, а был такой экшн, все пытались прорваться, потом все, сами того не заметив, включились в это. После акции я намеревался уехать, по-моему, даже билет в кармане был, позор был жуткий.

Уже на следующий день о нас везде написали. И я вдруг впервые почувствовал себя настоящим художником, который что-то сделал, вызвал резонанс. И вдруг меня «собакой» приглашают в Цюрих. Там случился еще больший скандал, хотя нас приглашала официальная художественная институция. Мы «собакой» перекрыли не пустой зал, а масштабную выставку мировых арт-звезд. Пятьдесят минут я срывал вернисаж, куда съехалась вся европейская богема. Для меня даже привезли клетку - полиция, сама того не зная, мне подыграла.

Ну а там пошло-поехало: Париж, Стокгольм, Нью-Йорк. Все хотели видеть перформанс у себя. Каждый раз акция сопровождалась дикими скандалами, стычками с полицией.

После Европы вас позвали в Америку?

Да, это была акция «Я кусаю Америку, Америка кусает меня» (в рамках акции Кулик две недели жил в специальном боксе внутри галереи). Я мог нападать на людей, даже кусать их, но это было закрытое пространство, и люди заходили в тренировочных костюмах. Реакция была одобрительная: пресса воспринимала эту историю как русское искусство в целом. Все говорили, что это такой русский образ, дикий, непонятный, утрированный. Все-таки Россию тогда не считали такой дикой, считалось, что она прошла этот этап, завернув коммунизм.

В 90-е на Западе о России начали говорить как о стране Толстого, Достоевского, Чехова. Но прошло вот уже 20 лет, и многие теперь задумываются, что Кулик был таки прав с этой дикостью, образ был очень точный, пророческий. И когда он стоял на коленях, не та ли это была Россия, которая сейчас встает с колен? Поэтому сейчас приглашают с перформансами опять. Но я, конечно, везде отказываюсь.

Сколько вы не делали уже перформансы и почему перестали?

После Нью-Йорка я решил, что пора заканчивать с собакой, хотя было море предложений, многие говорили: «Начал лаять - надо лаять до конца». Однако мне казалось, что это важно, что этот образ работал как бы партизанщиной на грани протеста, скандала, что это дикое животное было, но всему свое время.

Я больше не делаю партизанские акции, я делаю скорее театрализованные представления. Например, мы устроили парилку в Университете Ка’Фоскари в Венеции. Огромный университет, один из старейших в Европе. Мы устроили во дворе парилку в стеклянном боксе, где читали проклятия. Идея была показать акционистское тело, которое бьют, стегают, как на кресте, обливают водой.

А против чего вы протестовали в 90-е?

В 90-е - против отсутствия искусства. Это была идиотская гонка: нет времени на искусство, радость, философию, общение. Тогда мне казалось, что мы становимся бескультурными. Года 3-4 был ад: в каждом подъезде убийства, в каждом доме скандалы; катастрофы, разорение, закрытие, предприятий, голод, дороговизна, отсутствие продуктов.

А в искусстве что происходило?

Ничего не происходило, в том-то и дело - ноль. Но мы же были, о нас писали газеты. Пустующие залы отдавали тебе бесплатно, где-то выставки были чуть ли не на складах магазинов. В основном эта публичность давала только известность. Но в конце 90-х мы смогли конвертировать известность во что-то более материальное: поездки, выставки в крупных музеях, покупки.

90-е годы начались с акционистов и ими же закончились. Потом пришел Путин, и все стало мягко замораживаться в искусстве, в идеологии.

90-е годы начались с акционистов и ими же закончились. Потом пришел Путин, и все стало мягко замораживаться в искусстве, в идеологии. Все идеологическое бурление, которое происходило до этого, все эти фракции и деления на левых и рыночников - все это раскрылось в нулевые, в 90-х их как будто и не было.

А с приходом Путина что для вас изменилось?

Для меня особо ничего. Я ездил, выставлялся. Изменения для меня были скорее личные. Началось замораживание, и всплыла вдруг эдакая буржуазность. Это было внезапно, потому что вот недавно были голодные 90-е - и вдруг шикарные машины, рестораны, деньги, зарплаты, у всех все появилось, причем резко и в большом количестве. Мы подумали тогда, что 15 лет назад мы плакали, что не уедем за границу, а тут сидишь на Арбате где-нибудь и размышляешь вслух: «Ой, надоела эта Латинская Америка, Таиланд, Франция… Уже пятнадцатый раз во Франции, поехали лучше куда-нибудь в деревню».

И это был недолгий срок, года до 2008-го, первый срок Владимира Владимировича, один большой первый срок! И это была большая реконструкция, все строится, развивается, мы впервые вдруг зажили как люди. А мне стало ужасно скучно: этот буржуазный усредненный мир, институции, куча сотрудников. Но вместе с тем, конечно, появились музеи, ярмарки, выставки, частные коллекции.

Они ведь и в 90-е были?

Тогда они только начинались. В 1996-1997-м самые первые начались, и они были такие, новорусские: много мелкого, много крупного, один западный, один восточный, что душе нравится, а еще много ювелирки и антиквариата. Не было какой-то единой концепции. А потом подход изменился. Художники вдруг начали делать классные работы новые, именно технически. То есть мы вдруг оказались впереди планеты всей. Но мне было в этом неуютно участвовать, и я в основном все это время пропутешествовал, стал ездить в Индию, в Тибет, а дольше всего зависал в Монголии.

То есть вы старались отстраниться на это десятилетие?

Я не знал, что это будет длиться 10 лет. Я просто ушел в себя, в путешествия, любовные переживания, духовные поиски, мистические откровения. А вся эта Европа, все эти коробки, клетки, города, гонки, успешные или неуспешные стратегии просто осточертели. Мне показалось тогда, что мое время прошло - время диких людей, которые могут сами выбиваться, пробиваться и из нуля делать конфетку, как это было в 90-х.

А сейчас есть запрос на акции?

Конечно, и очень сильный. Посмотрите, какая реакция на продолжателя дела 90-х, арт-группу «Война».

Я как раз хотела спросить: вы сейчас следите за основателями этой арт-группы? Вы же их опекали в свое время.

Ну как слежу: доходит просто информация из публикаций, из прессы. В Киев они еще не приезжали, кстати?

Кто именно из них?

Ну, Воротников.

А его же вроде потеряли. Не знаю, последнее, что я читала, - то, что в марте он бесследно исчез, когда они в Германии находились.

Да, потому что его хотели посадить, и поэтому я подозреваю, что он как старый подпольщик где-то скрывается, непонятно где и как.

Но супруга не скрывается.

Понятное дело, у них четверо детей.

А почему, как вы считаете, так произошло? Вот Павленский уехал сейчас, не сказать, что у него там особо удачно судьба складывается.

Потому что это довольно радикальное явление уже, они люди такие, гипериндивидуалисты, которые преодолевают коллективизм, причем коллективизм наш, российский. Наш гиперколлективизм - он такой, что если ты и можешь выйти из коллектива, то только в другой коллектив, который воюет с этим коллективом. А если ты не в коллективе, если ты сам по себе, ты одиночка, то ты не воспринимаешься как одиночка и как человек нейтральный, ты воспринимаешься как предатель того или иного союза.

Наш гиперколлективизм - он такой, что если ты и можешь выйти из коллектива, то только в другой коллектив, который воюет с этим коллективом.

Перформанс «Броненосец для вашего шоу», Лондон, галерея Тейт Модерн, 27 марта 2003 года. Фото предоставлены художником

Эмиграция - правильное решение?

По-разному. Pussy Riot, к примеру, ездят, потому что их приглашают, они выступают с концертами. «Война» просто бежали, как они считают, от чего-то. Петю Павленского, например, совершенно сознательно выдавливали из страны, я прямой свидетель этому, это была операция спецслужб.

То есть он не сможет вернуться в Россию при этой власти?

Не сможет. Но с Павленским вообще очень интересная ситуация. Мне кажется, что весь акционизм был подготовкой к Павленскому, он как Христос. Вся предыдущая пророческая традиция, то, чем мы занимались, было подводкой к появлению такой четкой, цельной и ясно мыслящей сильной личности. Он очень не похож на нас, у него как раз искусство жизни, и он в этом смысле есть высший продукт российского искусства. Такой гипериндивидуализм, как у Павленского - который вообще не идет ни на какой сговор и не поддается никакому давлению, - может родиться только в стране гиперколлективизма.

Мне кажется, что весь акционизм был подготовкой к Павленскому, он как Христос.

А с какой целью выдавили Павленского? Неужели влияние, которое он оказывал, было настолько велико, что, не выдавив Павленского, просто невозможно было достичь подобного эффекта?

Вы знаете, на самом деле, не так много людей, способных показать пример интересного, разумного сопротивления власти. И при этом вести процесс в рамках формы и процедуры. Самостоятельность - дурной пример для остальных. Это раз. А второе - наша страна ведет такую очень тонкую гибридную пропаганду, что все хорошо, мы не действуем грубыми методами. Понятное дело, его можно было бы остановить где-то палкой в подъезде, но от этого дурно пахнет. Понятно, что никто никого не накажет, но сама атмосфера - зачем? Тем более надо работать не только с местной, но и с западной публикой.

Была разработана операция по выдавливанию. Решили, что он не должен здесь находиться, потому что со своей харизмой ему даже в тюрьме хорошо сидится. Тем более он умеет не попадаться. Даже если он и виноват, то немножко, и это всегда рассчитанная мера. И они поняли, что столкнулись с таким крепким парнем: если он радикал, то радикалом везде будет. А все гэбисты хорошие психологи.

Если бы Петя был слабачком, они бы его посадили или хлопнули.

Если бы Петя был слабачком, они бы его посадили или хлопнули. Может, это своеобразное уважение или действительно не хотят мараться. Но я на самом деле считаю - и Петя так считает, - что личность побеждает массу. Мы боимся этой массы, но пока мы ее боимся, она сильна, но она, не обладая индивидуальностью, не может тебе ничего сделать, не может проявиться. Она только страхом воздействует, окольными путями, пока ты боишься и запуган. Но для этого нужно проявиться - подойти к ФСБ, бросить зажигательную смесь и стоять не убегая.

Перформанс «Я кусаю Америку, Америка кусает меня», галерея Джеффри Дейча, Нью-Йорк, 12-26 апреля 1997 года. Фото предоставлены художником

Что сейчас сдерживает вас? Вы стали действовать с оглядкой?

У меня сейчас хитрое положение немного. Я же долго не работал, а сейчас сразу взялся за масштабный проект, игра вдолгую, его быстро не покажешь.

Можно говорить, что это за проект?

Да, это скульптура - теперь я делаю скульптуры, портреты своих друзей: Петра Павленского, Pussy Riot, Осмоловского, Бренера, вот этих всех художников, которые сейчас не в моде. Но эти портреты я делаю как раскопки 90-х. Поначалу я думал, что проект невинный, мирный, и вдруг он вызывает резкое напряжение - все эти люди признаны радикалами-индивидуалистами. И начинается привычное: «давай подождем», «давай этого пока не будем показывать». Много голых, радикальные одиночки, какие-то люди распятые. То есть тем, кто вроде бы и готов выставить у себя проект, начинает везде мерещиться кощунство.

Я сейчас боюсь, как молодой художник, знаете, когда новый проект, когда ты долго что-то делал, вкладывал, и он растет со временем, меняется. Но вот уже 2018-й, и пока я делал этот проект, уже дико изменился контекст. Он бы шел на ура до 2014-го, я уверен. Более того, там есть скульптурный портрет Путина, который даже в Лондоне не отважились почему-то показать, хотя там оппозиционеры критично настроены, не замечал такого за ними раньше.

А вам не кажется, что «Война» или тот же Павленский работают с актуальным политическим контекстом, а вы пытаетесь внедрить какой-то исторический? Это из осторожности?

Может быть, и пытаюсь. Но тут бессмысленно говорить, с осторожностью ли, потому что искусство - это не зона мужества. Эти вещи я начал делать до войны, принял некоторые решения по поводу их актуальности. Эта историческая позиция уже тогда была мной занята, некая рефлексия. Проблема ведь не в том, что это было в 90-х. А до 90-х что это было? А до 1917-го что это было, как к этому пришло?

Я художник катастрофы, я эту катастрофу обозначил, но дальше что? Дальше начались нулевые, и оказалось, что моя катастрофа - это х**ня, это обозначение прошлого, и только сейчас это актуализируется. Поэтому мне важно произвести раскопки 90-х и достать то, что было выброшено временем. Акционизм был выкинут на задворки в нулевые, да и сейчас.

Обществом или культурной тусовкой?

И теми и другими. И «Войну», и Павленского, и Pussy Riot культурное сообщество не принимает. Нас принимали, но мы сами это сообщество и делали.

А почему не принимают?

Потому что они подрывают, выставляют в невыгодном свете деятельность галеристов, нарушают упорядоченность. И этому обязательно помешают, государство помешает, за тобой придут, тебя остановят.

На вас давила власть как-то?

Вы знаете, когда началась война, я возвращался из командировки, и тут меня прямо в аэропорту отводят в отдельную комнату, какой-то явный гэбист начинает расспрашивать про мое украинское происхождение, берут отпечатки.

У вас украинский паспорт?

Нет, русский. Но все равно же все знают, что ты родился в Киеве, что ты украинец по национальности, у них есть там своя картотека. В общем, сняли отпечатки, «глаза», но ничего, отпустили.

Мне однажды передали ваш разговор с одним украинским художником, который занимает резкую позицию (не приемлет полумер), сопереживательную очень по отношению к Украине; очевидно, его подкосило то, что происходит сейчас в стране. И он сказал, что ваш с ним разговор был наполнен какими-то украинофобными доводами. Вы украинофоб?

Это даже глупо спрашивать. У меня тут папа, мама, семья, тут все. Это как очень много евреев называет других евреев иудофобами. Этот человек, этот художник -
украинец?

Ну так это обычные украинские разборки.

Акция «Человек с политическим лицом», Тверская улица, Москва, 16 июля 1995 года. Фото предоставлены художником

Много лет назад вы приходили гостем в «Школу злословия» и схлестнулись с Толстой насчет того, вошли вы в высокое искусство или нет. Она говорила, что она в высоком искусстве, а вы нет, вы же говорили наоборот.

Да, я в музеях мира нахожусь, а Толстой там нет и не будет. Почитайте, какие у нее там тиражи, издания.

То есть критерий - это нахождение в музеях?

Вы смотрели фильм «Квадрат»? Как там зовут главного героя, человека-собаку? Его зовут Олег, художник из России. Знаете, кто такой Олег из России?

Все говорили просто, что это аллюзия на Путина и поведение России на международной арене. Хотите сказать, что это вы?

Да, почему же его зовут не Володя, а Олег?

Художник - акционист, автор объектов, инсталляций, фото- и видеоработ, куратор.
Окончил Художественную школу в Киеве (1979), затем Киевский геологический институт (1982). Переезжает в Москву (1986). Сотрудничает с галерей «Риджина» (1993). Приобрел известность после скандальных акций 1994 -1995 гг., когда в образе человека - собаки бегал на четвереньках по Полянке, кусал прохожих у входа в Берлинскую галерею современного искусства, сидел в звериной клетке. В 1990 - е Кулик — основатель и ярчайший представитель «зоофрении» — представал в образе собаки, птицы, быка, обезьяны, рыбы. Это был самый яркий и брутальный период российского акционизма — «террористического натурализма» (Е.Деготь), когда художники реализовывали себя в открытом публичном пространстве, явочным порядком ломая сложившиеся стереотипы. Используя в перформансах и объектах злободневный социальный момент, Кулик саркастически высмеивал реалии российской политики. Работает почти во всех видах и жанрах современного искусства. В конце 1990 - х — начале 2000 - х годов создает циклы работ, в которых возвращается к своей исходной теме — прозрачности. В духе времени наступившего гламура работы Кулика зрелищны, эффектны и глянцево красивы — они взяты из топ - медийного видеоряда. Созданные по законам шоу и аттракциона, его произведения шокируют публику. Стипендиат фонда Поллока - Краснера (1990) и Берлинского сената (1995). Лауреат премии «Инновация» за кураторский проект «Верю» (2007), Винзавод, Москва. Кулик — участник международных проектов в Гентском музее современного искусства, Музее Фрейда в Лондоне, Музее современного искусства в Риме, Музее современного искусства в Антверпене; Музее Гуггенхайма в Нью - Йорке и Бильбао. Участник биеннале в Венеции, Валенсии и Сан - Паулу. Живет и работает в Москве.

Коллекции:

Государственный Русский музей, Санкт - Петербург
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Европейский торговый банк, Москва
Музей актуального искусств ART4.RU, Москва
Галерея Риджина, Москва
Новый музей, Санкт - Петербург
и другие государственные и частные собрания

Олег Борисович Кулик родился в 1961 году в Киеве. Учился в художественной школе, профессию получал в Киевском геологоразведочном техникуме. После учебы Олег начал работать в геологоразведочных экспедициях, с которыми побывал в Тюменской области и на Камчатке, однако позднее он радикально пересмотрел и изменил всю свою жизнь, посвятив ее искусству. Так, в конце 1980-х Кулик предпочел оставить городскую жизнь и поселился в деревне, выбрав для себя деревню Конопаты в Тверской области. Первоначально он собирался заниматься литературой, однако несколько встреч с творческими людьми, которые произошли прямо в провинциальной глубинке, изменили его решение. Теперь Кулик решил и даже начал заниматься изобразительным искусством.

Очень скоро он представил свои первые скульптуры, начав с бронзовых, и постепенно расширив свое творчество до плексигласа и прочих материалов.

Со временем имя Олега Кулика стало звучать все громче – его работы, а особенно перформансы в 1990-х наделали немало шуму. Несколько скандальная слава, впрочем, никаким образом не повредила самому художнику – сегодня его знают как одного из самых эпатажных артистов, его даже называли "главным провокатором от русского искусства".

Известно, что Олег всегда говорил о своей любви к животным, к теме животных он много обращался и в своем творчестве, а особенно прославился он своим очень неоднозначным перформансом, где сам Олег изображал собаку. Так, он преображался в сторожевого пса, причем пса весьма агрессивного. Раздевшись донага, Олег прямо на улицах опускался на четвереньки и, удерживаемый лишь цепью, "бросался" на людей. Говорить о том, насколько неоднозначно выглядели подобные перформансы, не приходится – все понятно итак, достаточно лишь представить голого человека на цепи посреди улицы. Поохраняв в образе собаки вход возле одной из московских галерей, Кулик съездил со своим необычным перформансом и в Европу, где его, так же как и в России, поняли не все.

Как бы ни было, образ был довольно сильным – голый мужчина, агрессивный как цепной кобель, который бросается без разбору на всех. Этот перформанс длился около получаса, Олег входил в роль прекрасно – лаял, рычал, рвался на цепи, обнюхивал прохожих и даже поднимал ногу на угол дома.

Свои неоднозначные перформансы с человеком-собакой Кулик показывал в разных местах Европы несколько лет, а позднее он все же отошел от этого образа и начал другие проекты.

Олег – непременный участник крупнейших европейских выставок и биеналле, а также организатор двух арт-групп под названиями "Война" и "Бомбилы".

Сегодня Кулик живет и работает в Москве, в образе человека-собаки он больше не предстает, предпочитая работать в менее эпатажном стиле.

Лучшие дня

Кем на самом деле был барон Мюнхаузен Посетило:175

Главный бородач Америки

Художник рассказал, что обрел к 55 годам

Стало модно предлагать в президенты деятелей культуры: киношника Михалкова, писателя Мединского, а почему не художника Олега Кулика? Опыт у него есть: в 90-е он баллотировался на пост руководителя страны от партии животных, но не прошел: избирком не принял подписные листы с приклеенными мухами, тараканами и отпечатками кошачьих лапок. Тогда же кидался собакой на прохожих в Москве, Цюрихе, Стокгольме, Нью-Йорке - акции принесли ему всемирную известность. Сегодня этот бунтарь со стажем - прилежный семьянин: моет окна и полы, готовит, водит пятилетнюю дочку Фросю в сад, встречает жену Анастасию с работы. Впрочем, и от дел художественных не отходит.

Вчера художнику исполнилось 55. «МК» поздравил мастера у него дома.

Олег Кулик

Квартира Олега Кулика, что в двух шагах от «Винзавода», сама по себе тотальная инсталляция. Здесь соседствуют буддистские символы и православные иконы, фотографии обнаженного художника в образе «человека-собаки» и семейные снимки, детские куклы и незаконченная скульптура Петра Павленского, автора провокационных зрелищ: зашивание рта, прибивание своего мужского достоинства к брусчатке Красной площади и поджог двери ФСБ… Краше всего кабинет мастера - он в розовых тонах. Олег объясняет, что прежде стены были ярко-красными, но теперь в угоду любимой дочурке ядовитый цвет в прошлом. Здесь и устраиваемся для беседы.

Боюсь людей, которые ходят по диагонали

Недавно в интервью вы сказали, что после появления дочери с вас слетели неопределенность и дурь, вы поняли, каким эгоистом были. Кто сегодня Олег Кулик?

Обыкновенный человек, которого заботят простые вещи: как спала дочь, какое настроение у жены, как дела в садике, где достать натуральные продукты. А раньше переживал, если меня не пригласили на престижную выставку. Как художник я начал жить для себя, а как человек - для близких. Первая моя семья была творческой. Мы договаривались с Милочкой Бредихиной не париться по поводу быта. Мила глубоко погружалась в обсуждение моих творческих планов: выставок, работ, интервью. Сегодня жизнь для меня стала важнее искусства, как у Льва Толстого. Ушла болезненная зависть к талантливым людям.

- Кому вы завидовали?

Леонардо да Винчи. Меня раздражало, что он много работал, изобретал и при этом хорошо выглядел. Я был в шоке, когда узнал, что он родился со мной в один день. Сегодня я понимаю Леонардо: его нежелание пахать, интерес к наблюдению, экспериментам.

Человек-собака 22 года назад

Существует пропасть между Куликом, который 22 года назад боялся выйти из галереи Гельмана и совершить свой первый перформанс, и всемирно известным Куликом, который способен поставить оперу Монтеверди на парижских подмостках. Или они гармонично сосуществуют в одном человеке?

Тот Кулик умер. Я не отказываюсь от него. Но если бы сегодня страшный Гельман пнул меня, как собаку, и сказал идти всех кусать - я бы спокойно вышел обнаженным на улицу, без испуга. Однако если страха нет, то нет напряжения, без которого не будет фурора. Я хотел этой акцией завершить свою творческую карьеру. Ведь к 30 годам у меня не сложилось своего стиля. Честно было уйти. Но вышло, что эта выходка стала началом моей карьеры.

- Чего вы боитесь?

Людей, которые ходят по диагонали. Езжу на велосипеде, встречаю сволочей, расхаживающих не по прямой. Что у человека в мозгах, когда он в общем потоке идет поперек? Таких нужно ставить на учет в больничку.

- После городской реформы жизнь велосипедиста улучшилась?

Я больше всех благодарен за это преобразование, поскольку езжу только на велосипеде. Кланяюсь (встает и кланяется) мэру за то, что снес вонючие палатки, где работали странные рожи. Все орут, что сделали это не по закону. А построили по закону? Раньше велосипедисты катались по замызганному асфальту, теперь же по красивой широкой плитке.

- Лет 10 назад вы увлеклись медитацией и отправились в Тибет. Как это изменило вашу жизнь?

Я перестал быть собакой. Хотел остаться в Тибете, но он меня не принял. Монахи посоветовали наслаждаться обыденной жизнью в ненавистном мне мегаполисе. Люблю только деревню, лошадей, женщин и велосипеды. Последних у меня десять, даже любовью на них занимаюсь.

Вы живете искусством: постоянно творите, жена Анастасия работает на «Винзаводе». Как творческая атмосфера сказывается на дочери?

Мы с женой творческие, а Фрося - прагматичная. Ей приходится выживать. Утром сказала мне: «Художником быть хорошо, но я буду полицейским, это важнее. Надо следить, чтобы не воровали сумочки. Иногда можно самой залезть в чужую сумочку». Я удивился словам пятилетней девочки. Потом вспомнил, что история с сумочками из «Пеппи Длинный чулок».

Олег с фотографиями жены Анастасии и дочки Фроси

- Чем занимаетесь с Фросей?

Лепим. Недавно закончили большую композицию маленьких принцесс пуссирайтиков. К скульптуре я вернулся из-за дочки, чтобы развивать ей мелкую моторику. Ходим в музеи: Льва Толстого, Гараж и Третьяковку. В Пушкинский не заходим: там голые мужики - неприлично.

- Сейчас бы решились на эксперименты с риском для жизни?

Нет. Мне достаточно сизифова труда. Каждое утро встаю в 6 утра, хожу в мастерскую, отвожу дочь в садик, забираю, стираю белье, готовлю, вечером встречаю жену с работы. Настенька редко берется за хозяйство. Она - девушка воздушная, не марает себя приземленными вещами. Я люблю ее выражение лица, когда она делает что-нибудь по дому, как будто ангел спускается в ад. В нашей семье я - бывалый, Фрося - тертый калач, а Настенька - просто ребенок.

- Вы счастливы?

Со стороны виднее. Мне хорошо. Засыпаю с дочкой: у нее потная головка, вокруг все светится. Встаю выключить свет и понимаю, что лампы потушены. Это состояние души такое, когда вокруг светло.

Я хотел быть Шиловым, а стал черт знает кем

- Сегодня вам ближе работа куратора или художника?

Преклоняюсь перед кураторами. Сам я человек не святой, поэтому больше этим заниматься не хочу. На меня сильно влияет чужое мнение. Прежде чем взяться за проект как куратор, надо понять, что ты сделал сам. А я до сих пор не знаю. Ведь даже «человека-собаку» не могу присвоить: до меня множество людей, включая Диогена и прочих киников, хулиганили в образе пса.

В эссе «Кулик и тошнота» Александр Раппопорт сравнил вас с муравьем, а ваше дело - с тошнотой. Как реагируете на критику?

В юности я ухаживал за девушкой. Когда дело дошло до первого поцелуя, она сказала, что я всего лишь прикольный, со мной весело, но не более. У меня был шок: меня не хотят. Думал повеситься. Спустя годы начал принимать себя таким, какой есть. К критике отношусь так же, как теперь к той девушке: прислушиваюсь, но ничего не меняю. Если б я следовал их советам - превратился бы в традиционного художника. Кстати, когда-то я хотел быть Шиловым, а стал черт знает кем.

- Сначала собакой, потом человеком.

Сейчас начался непонятный ажиотаж вокруг моего «человека-собаки». Его фотографии требуют во все «альгемайне цайтунги» (газеты), на днях Центр Помпиду купил несколько кадров для предстоящей выставки. В доведенном до отчаяния существе Запад видит Россию. Если 20 лет назад они считали его утрированным проектом, то сейчас называют того несчастного - идеальным портретом целой империи. Мне неприятно, что «человека-собаку» связывают с моей прекрасной родиной.

- Вы родились в Киеве. Украина считает вас украинским художником, Россия - русским. А вы?

У добермана не бывает национальности. Я не русский и не украинец, я - человек. В 1981 году уехал из Киева со словами: «Украина - неполноценное государство, оно развалится, а Крым должен принадлежать России». К сожалению, так и получилось.

Кулик заканчивает скульптуру Павленского

У вас был проект с Владимиром Сорокиным «В глубь России». Он - писатель, но известен и как художник. Вы - художник, но и литератор.

Современная позиция творческого человека- реализоваться во многих жанрах. Она пришла от Вагнера, который соединял все виды искусства и подчинял замыслу творца.

- Что сейчас читаете?

Роман «1926 год» Ганса Ульриха Гумбрехта. Книги Пелевина всегда у меня на столе. Мы дружим с Витей, он посвятил мне несколько романов.

- В театр ходите?

Редко, в основном к Серебренникову и Богомолову. Лучшим режиссером считаю Роберта Уилсона. Он пришел к удивительному минимализму. На сцене почти ничего не происходит, мало декораций, немного света, вбросы странных вставок и абсурдных фраз, а при этом улавливаешь сумасшедшую внутреннюю динамику постановки. Его театр - как ожерелье: на нить нанизываются бусины, возникает цельный образ.

Весь мир повернулся к консерватизму

После вашей собаки Лужков обещал почистить улицы от голых, но словами дело и кончилось. Нынешняя власть - серьезнее. Так Павленский, по-вашему, - герой или преступник?

Петя - великий художник, новатор. Ну поджег дверь - не человека же. Это смело, прямо как написать про вора-олигарха, который не платит налоги. Петя находит болезненную точку и делает в нее укол, причем художественно: продумывает цвет, свет, композицию, ракурс. Вдохновляется эмоцией от события, а не от проделок знаменитых акционистов. Это новое слово, которое способно пригвоздить. Я видел, как полицейский на Красной площади не мог сдвинуться с места.

В вашем Фейсбуке есть фотография рисующего Путина с надписью: «В.В. - сегодня художник №1, так как при полном государственном раздрае рисует самые жизнерадостные картины».

Он делает это настолько убедительно, что его персонажи начали жить наяву. Вспоминается министр культуры. Я впервые увидел Мединского на питерском культурном форуме и сказал: «Ой, какой маленький, человека в нем нет». Его охранники аж опешили. Нежное существо на пост поставили страшные дяди. У нашей страны большой потенциал. Война на всех фронтах, экономику обрезали, зарплаты сократили, а в культуре чинуши, как пишут СМИ, воруют миллиардами. Их можно понять: жить надо - вот и воруют.

В 1990-е художникам дали свободу. Они начали открывать площадки актуального искусства. Сегодня эти места становятся менее популярными или закрываются совсем. Вы предвидели такое?

В августе 1991-го на московской кухне семь художников-негодяев (Осмоловский, Гусаров, Бренер, Мавроматти…) сетовали на отсутствие институций. Тогда я и Бренер призвали их творить на улицах, и началось… Кстати, именно «МК» был первой газетой, поддержавшей нас. Целые полосы отдавали под наши перформансы. Мы сделали - кот наплакал: укусили дядьку за попу, а о нас все узнали. Сегодня история повторяется. Площадок современного искусства мало, но лучшие все равно останутся, даже без поддержки власти.

- Власть поддерживает традиционное искусство. Сумасшедшие очереди стояли на Серова.

Весь мир повернулся к консерватизму. Людям надоел разброд, хочется чего-то устоявшегося: религии, семьи, дома, классического искусства. Серов с парадными портретами пришелся ко двору. Узнаваемые человеческие черты он поместил в прочную раму. Смотришь на них, взбудораженный, и успокаиваешься.

- Через 100 лет на Кулика будут стоять очереди?

Вряд ли. Мне нравится современное искусство тем, что оно не вечное, делается из материалов, не выдерживающих десятилетий, тем более столетий. Надо уметь наслаждаться настоящим - в этом и есть смысл жизни.

20 лет назад, 23 ноября 1994 года, Олег Кулик впервые предстал перед изумленной публикой в образе бешеного пса. Oбраз человека-собаки был настолько ярок, что фамилию Кулик даже сегодня, через 20 лет после начала «собачьего цикла» и через 16 после его завершения, знают люди, никогда не интересовавшиеся современным искусством. Человек-собака Кулик, до 1994 года экспозиционер в галерее «Риджина», становится массмедийным персонажем и таким же символом времени, как телеведущий Владислав Листьев, политик Владимир Жириновский и глава финансовой пирамиды «МММ» Сергей Мавроди. Главный редактор журнала «Артгид » Мария Кравцова вспоминает все собачьи акции художника.

«Бешеный пес»

23 ноября 1994 года в галерее Марата Гельмана состоялось первое появление человека-собаки. Из помещения галереи на Малой Якиманке выскочил обнаженный Кулик, привязанный к цепи (ее конец был в руках у художника Александра Бренера, одетого только в боксерские трусы), и в течение семи минут кидался на проезжавшие мимо машины и зрителей.

Олег Кулик: «После того как я перестал развешивать картины в “Риджине”, у меня не было денег даже на хлеб. Мне ничего другого не оставалось, как бегать по улицам, как бездомный пес, и лаять на людей. Я приполз к Марату Александровичу Гельману и предложил охранять вход в его галерею. “Возьмешь, - говорю, - меня на службу, буду верен тебе, как пес цепной”. Он заржал, даже выгнал меня, кажется, а потом перезвонил и согласился. Я начал продумывать детали акции и понял, что она будет не очень удачной, если я буду просто сидеть на привязи рядом со входом с галерею. Нужна была динамика, поэтому возникла идея подключить Сашу Бренера, который бы водил меня на цепи. Саша сначала воспринял предложение с настороженностью, но пообещал подумать. Подумал, подумал и согласился, а заодно к моему названию “Бешеный пес” придумал и поэтические продолжение: “Последнее табу, охраняемое одиноким Цербером”. После первого “собачьего” перформанса в газетах писали: “До чего народ довели, люди голые бегают по улицам и бросаются на прохожих!”, - а мэр Лужков обещал вытравить голых с улиц города».

Reservoir Dog

В следующем, 1995 году Кулик «дает собаку» в Цюрихе: никому не известный художник приезжает из России, чтобы блокировать вход на выставку «Знаки и чудеса. Нико Пиросмани и современное искусство» куратора Биче Куригер, на которой, помимо работ Пиросмани, экспонировались произведения Джеффа Кунса, Синди Шерман, Демиэна Херста и других ведущих мировых художников.

Олег Кулик: «Я считал, что “Бешеный пес, или Последнее табу, охраняемое одиноким Цербером” станет моей первой и последней подобной акцией, когда неожиданно пришло предложение сделать нечто подобное в Цюрихе. Письмо за подписью Биче Куригер было написано на бланке Кунстхауса Цюриха и выглядело весьма солидно (хотя потом я узнал, что приглашение подделал и прислал Александр Шумов, а музейное начальство до последнего момента не подозревало о том, что я упаду им на голову). Я решил, что видоизменю акцию - буду сидеть внутри музея, в уголочке и изображать тихий ужас из России. Но оказалось, что в Цюрихе меня никто не ждет, Куригер заявила, что художника по имени Олег Кулик не существует, а охрана музея вышвырнула меня на улицу. И в этот момент передо мной встала дилемма - умыться, уехать домой и уйти из искусства или протестовать! Я решил, что раз меня, по утверждению Куригер, не существует, то я могу делать все, что угодно! Я перегородил вход на выставку, рычал, кусался и никого не пускал в музей. В результате меня арестовали, разразился большой скандал, о котором Биче до сих пор вспоминает с нежной ностальгией».

«Человек с политическим лицом»

Одна из самых громких медийных акций Кулика 1990-х - создание Партии животных в 1995 году, от которой он был намерен баллотироваться в президенты. Кулик ведет предвыборную агитацию в Политехническом музее и на московских рынках, выступает перед журналистами в костюме и собачьем наморднике в центре Москвы - на Тверской. На предвыборных плакатах запечатлены страстные лобзания кандидата с собакой и лозунг: «Какие претензии к нам могут быть у зеленых, дружок?»

Олег Кулик: «На НТВ в 1995 году была организована дискуссия, как отнять голоса у ультрарадикалов. Появилась идея организовать как можно больше смешных партий, в частности Партию животных Кулика, чтобы она отбила 2–3 процента сумасшедших у Жириновского. Леонид Парфенов тогда сказал: “Вы уверены, что он отобьет 2 процента, а если это будут все 20–30? ” Партия животных была органичным продолжением моего зоофренического проекта. Политика как таковая меня не интересовала, я всегда хотел быть художником. Скорее это была метафора времени, когда политика идет не от ума, а от какой-то животной потребности выделиться, занять какое-то место, пометить столбы. Думаю, что моя идеология любви к животным, близости к природе могла запросто захватить вообще всю Россию, и я стал бы президентом. Я провел несколько шумных акций по сбору подписей. Но когда принес в избирком подписные листы, на которых были приклеены мухи, тараканы и киски лапку приложили, меня буквально вышвырнули оттуда».

«Собачий дом»

В 1996 году по приглашению художника Эрнста Бильгрена Кулик участвует в выставке Interpol в Стокгольме. В уже узнаваемом образе взбесившегося пса он бросается на посетителей вернисажа и даже кусает одного, в ответ на эти действия его бьет ногами шведский куратор выставки. Художник Александр Бренер на той же выставке выступает не менее радикально, уничтожив работу китайского художника Гу Вэньда. Возмущенные участники выставки написали коллективное письмо с осуждением действий Кулика, Бренера и куратора Виктора Мизиано, разослав его по всем международным художественным институциям. Результат оказался неожиданным для обвинителей. Многие признали легитимность действий художников, а один из ведущих журналов по современному искусству в мире, Flash Art, поставил фотографию Кулика на обложку. Многие впоследствии признавались Кулику, что узнали о его существовании именно из этого гневного коллективного письма и последовавших за ним публикаций.

Олег Кулик: «Выставка задумывалась как диалог Запада и Востока. Было приглашено множество художников, каждый из которых пригласил еще по одному экспоненту. Но когда до открытия оставался месяц, выяснилось, что диалог - как между Западом и Востоком, так и между кураторами и художниками, а также художниками и художниками - зашел в тупик, начались скандалы и распри. И в какой-то момент работавший с животными шведский художник Эрнст Бильгрен произнес следующую фразу: “Легче договориться с животными, чем с людьми”. На что Виктор Мизиано ответил: “А у нас есть такое животное!” Так меня в последний момент пригласили участвовать в выставке Interpol для того, чтобы завершить многосложный диалог между Западом и Востоком. Ну а что случилось дальше, все знают - были укушенные, оплаканные и предельно возмущенные».

«Собака Павлова»

В том же году куратор Роза Мартинес приглашает Кулика принять участие в 1-й «Манифесте» в Роттердаме. Художник в течение нескольких недель живет в будке и гуляет на поводке, изображая собаку Павлова.

Олег Кулик: «Этот проект мы делали в сотрудничестве с учеными из Роттердамского университета. Мой, то есть человеческий интеллект, исследовали на предмет редукции - что происходит, когда человек попадает в условия, более привычные для животных, как быстро к нему возвращаются животные качества - прыткость, ловкость, обостренное обоняние - и как быстро он теряет способность рефлексировать. Целыми днями я занимался на специально придуманных снарядах, бегал, прыгал и так далее. При этом мне постоянно показывали произведения искусства. Я постоянно, 24 часа в сутки пребывал в образе собаки. Тяжелее всего было ночью. Целый день я прыгал и бегал, страшно уставал, но как только вечером начинал засыпать, в мою лабораторию начинали пытаться проникнуть всякие подлецы. За ночь четыре-пять очень пьяных и очень веселых человека пытались уличить меня в том, что я не живу собачьей жизнью. Дверь открыть они не могли, но они лаяли, выли, хихикали и в целом вели себя неприлично. Я же был настроен предельно серьезно и меня возмущала вся эта идиотская возня».

«Я люблю Европу, а она меня нет»

В 1996 году на берлинской площади Марианнеплац Кулик охранял флаг Евросоюза, окруженный 12 полицейскими с овчарками.

Олег Кулик: «В 1996 году я был стипендиатом культурного центра Kunstlerhaus Bethanien, жил в Берлине и слушал бесконечные дискуссии на тему нужно или не нужно объединять Европу. Я всегда был сторонником объединения, но считал, что объединяться лучше всего не просто так, а перед лицом внешнего врага. И в качестве этого врага я решил предложить Европе себя и объединить ее через направленную на меня агрессию. В результате я стоял в окружении 12 немецких овчарок (ведь именно столько звездочек на флаге Евросоюза), которых держали полицейские. Я вел себя агрессивно, бросался на собак, и они отвечали мне еще большей агрессией, бросались на меня в едином порыве. Их единение против была настолько мощным, что после этого Европа благополучно объединилась».

«Не могу молчать!»

В том же году Кулик с громким лаем появился перед зданием Европарламента в Страсбурге, привязанный, подобно сторожевому псу, к теленку, на которого был накинут британский флаг. Тем самым Кулик протестовал против превентивного уничтожения поголовья коров в Великобритании, осуществляемого в попытке остановить распространение вируса коровьего бешенства.

Олег Кулик: «Акция была приурочена к кампании по уничтожению больных английских коров, которая показалась мне крайне негуманной. В Англии коров отправляли на бойню, а потом в крематорий, а в России пустовали бесхозные луга и поля. Я очень переживал за судьбу животных и думал, зачем убивать их и потом сжигать 5 миллионов трупов - лучше потратить эти деньги на перевозку коров в Россию, где выпустить стада на вольный выпас и доверить их жизнь судьбе. Если этим несчастным животным суждено погибнуть от болезни - пусть будет так, но ведь может случиться, что они поправятся на воле и проживут прекрасную долгую жизнь. Я приехал в Страсбург, где располагался Европарламент. По моей просьбе левые студенты привели мне теленка, с которым я вышел к парламенту и пролаял мое отношение к этой проблеме».

«Я кусаю Америку, Америка кусает меня»

В 1997 году Кулик отправляется в Америку, где проходит паспортный контроль с собачьим ошейником на шее. Он живет в нью-йоркской галерее Deitch Projects, изображая собаку. Название перформанса отсылает к классическому перформансу Йозефа Бойса «Я люблю Америку, Америка любит меня», во время которого художник провел несколько дней в компании живого койота в галерее Рене Блока в Нью-Йорке.

Олег Кулик: «В этом перформансе были нарушены все американские табу. Представьте себе голого агрессивного белого мужчину, который атакует, кусает, испражняется на зрителей - и более того, явно отдает предпочтение женщинам. Он подходит к ним, обнюхивает все их интимные места, но те в ответ хохочут и нежно и публично поглаживают этого голого белого мужчину. Причем желающих поучаствовать в этом проекте женщин были тысячи, и десятки тысяч получили удовлетворение. Этот контекст, конечно, несколько переориентировал тему человека-животного на социально-гендерную проблематику».

«Четвертое измерение»

В том же году Кулик охранял вход в Венский сецессион, нападая на посетителей. Тех, кому удалось преодолеть это живую преграду, внутри ожидала видеоинсталляция с прямой трансляцией происходящего на улице.

Олег Кулик: «Во время этой акции я тоже, как и в Цюрихе, не пускал людей в музей, но в этот момент меня - сверху, фронтально и сбоку - снимали три камеры, а еще одна была закреплена у меня на лбу. Таким образом зритель мог не только пообщаться со мной, но и увидеть со стороны на специальных экранах все мои действия. Все это создавало невероятную динамику. Я метался в толпе людей, и закрепленная у меня на лбу камера проецировала на экран эти метания: какие-то складки, ноги, платья - несфокусированный, направленный на все сразу и ни на что конкретно взгляд животного. Во время акции я атаковал двух мужчин, один из которых схватил меня за ошейник и пережал им горло. Я потерял сознание, а когда очнулся, долго не мог понять, где я нахожусь и что со мной происходит. Я лежал голый на ступеньках, вокруг меня куда-то поднимался поток красиво одетых людей. Я нашел в себе силы подняться и с невеселым видом поплелся вслед за этими людьми на выставку. Вот такой забавный негероический конец получился у этой акции».

«Семья будущего»

Серия постановочных фотографий 1997 года, изображающих «семейную жизнь» Олега Кулика и пса Бакса. «Я верю, человек […] должен […] отказаться от представлений о себе как о центре Вселенной в пользу равенства всех биологических видов, организовать процесс гармонического сосуществования всех живых существ на Земле, расширить институт брака до межвидового, раствориться в собаке, кошке».

Олег Кулик: «Эта акция была посвящена необходимости ради будущего счастья всего человечества отказаться от антропоцентризма и тому, что равноправия между людьми и животными не будет, пока не будут возможны брачные отношения между ними. Причем под словом “брачные” я не имею в виду сексуальные отношения, а говорю скорее об отношениях договорных. Огромное количество людей делит жизнь с котиками и собачками, их любят, балуют, им даже завещают имущество. Я просто довел до логического конца идею равноправия живых существ и сформулировал идею отказа от антропоцентрической логики, которая пронизывает всю жизнь современного человека».

«Белый человек, черная собака»

В 1998 году Кулик пытается подружиться с большой черной собакой, находясь в полной темноте. Зрители их видят только во вспышках двух фотокамер.

Олег Кулик: «Это было чудовищно. Сначала в большом зале очень долго собирались люди, каждого из которых перед тем, как пустить в зал, долго обыскивали, отбирая ножи, фонарики, свечи и зажигалки. В результате в зал набилось огромное количество людей, которые колыхались вокруг маленького пятачка. Выключился свет, и во вспышках камер можно было увидеть человека, который вступал в разные взаимоотношения с огромным лохматым черным псом. Но в какой-то момент собака ушла с этого пятачка, а мне пришлось последовать за ней. Вокруг была тьма, колыхалась темная масса людей, мне приходилось следовать за собакой практически по головам в неизвестном направлении, все это вызывало тихий ужас».

Олег Кулик: «Я сказал Ардиссону, что раз он такой крутой и богатый, я сделаю еще один перформанс, но только так, как я хочу и там, где я хочу. А еще я заявил, что мне нужна шикарная блондинка с поводком, а также гарантии того, что они [сотрудники Тьерри Ардиссона] не только снимают на камеру, но и, если что, разруливают проблемы с полицией. Меня заверили, что проблем не будет. Я долго думал, где делать акцию и понял, что надо захватить Бастилию. И вот мы приезжаем на площадь Бастилии, мне говорят, что перформанс должен начаться ровно в 19:00, и тут я понимаю, что мы заранее не обсудили, где я буду раздеваться. Мы подумали и решили, что делать я это буду в туалете Театра радикального танца, который располагался на площади. И вот я голый в ошейнике выхожу из кабинки, и все, кто был в этом туалете, пятнадцать элегантно одетых мужчин, как по команде поворачиваются в мою сторону, и после этого у меня происходит отключение чего-то в голове. Чик! И исчезает моя социальная личность, я превращаюсь в животное! И в таком состоянии я выхожу на площадь Бастилии. Писаю. На пешеходном переходе зажигается красный свет, машины останавливаются, и я начинаю по ним прыгать! Автомобилисты и прохожие видят, что идет съемка и полиция не вмешивается, всем становится весело, все смеются. Должен быть скандал, а они смеются! Я слез с машин, разворошил киоск с газетами, поприставал к двум дамам, одна из которых брызнула в меня из перцового баллончика, увидел девицу с сигаретой, завалил ее, мы покатились, сигарета выпала, и я ушел по переходу на другую сторону площади. Перформанс закончился. Ардиссон был очень доволен тем, что в результате получилось. Сюжет про охраняющего площадь Бастилии человека-собаку показали по телевидению два раза».

Конец человека-собаки

Олег Кулик: «Я понял, что проект исчерпал себя, когда меня начали приглашать “исполнить собаку” за деньги во время какого-нибудь события. Однажды я согласился выступить с перформансом в одном из московских клубов, и это вылилось в жуткое позорище: меня заставили облачиться в какой-то костюмчик, поводок, который обычно держала Мила Бредихина, передали какому-то охраннику, который таскал меня за собой как тряпичную куклу, периодически натравливая то на Жириновского, то на каких-то проституток. Это было чудовищное зрелище, смысл которого был исключительно в унижении художника, который согласился выступить на заказ. Но отвратило меня от подобных экспериментов не только это конкретное событие, но и то, что в формате заказного шоу из моего высказывания уходили элементы партизанщины и неожиданности, то, что составляло наибольшую ценность, потому что ломало ожидаемый ритм событий».